РОССИЯ И ЮЖНО-АФРИКАНСКИЕ РЕСПУБЛИКИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВЕКА
Автор - Р. Меновщиков. Источник: Дипломатический вестник МИД. № 7, 1991 год

    Первыми европейскими поселенцами, обосновавшимися на юге Африки — в районе нынешнего Кейптауна, — были голландцы. В 1652 году голландская Ост-Индская компания основала здесь торговый форпост, вокруг которого скоро возникла колония, получившая название Капландия. В 1782 году, когда Голландия вместе с Францией, выступив на стороне восставших североамериканских колоний, оказались фактически в состоянии войны с Великобританией, последняя предприняла попытку завоевать Капландию, но ее военная экспедиция потерпела неудачу. Буры Капландии отбили нападение англичан, которые не оставили, однако, намерений завладеть этим исключительно важным стратегическим районом, лежащим на морском пути в Индию, в то время уже британскую колонию. В 1806 году Великобритании удалось захватить столицу колонии Капштадт и прилегающее побережье. В 1814 году эта акция была подтверждена Парижским мирным договором между Францией и участниками 6-й антифранцузской коалиции — Великобританией, Австрией, Пруссией и Россией. Началась усиленная колонизация англичанами завоеванных территорий, что возбуждало недовольство многочисленного местного голландского населения. Последней каплей стала отмена англичанами в 1834 году рабства, на котором во многом держалось хозяйство буров. В результате этого начиная с 1836 года буры в массовом порядке стали продвигаться на восток континента, вытесняя с осваиваемых земель коренное туземное население — зулусов.
    В 1839 году на восточном побережье Африки возникло независимое государство буров — республика Наталь. Однако уже к 1843 году англичане захватили и эту территорию, вынудив буров мигрировать в северном и северо-западном направлении. Так возникли новые бурские республики: в 1848 году — Оранжевое Свободное государство и в 1852 году — Трансвааль. Позднее Трансвааль принял официальное название: Южно-Африканская Республика, хотя до последнего дня своего независимого существования он был более известен как Трансвааль. В 1852 году Великобритания признала независимость Трансвааля, а в 1854 году -Оранжевой республики.
   Открытие богатых алмазных копей на территории Оранжевой республики, а затем и месторождений золота в Трансваале привлекли в Южную Африку не только многочисленных искателей удачи, но и значительные капиталы, нашедшие здесь выгодное поле приложения. Природные богатства страны способствовали бурному росту там капиталистических отношений и дальнейшей колониальной экспансии Великобритании, предпринимавшей в конце 70 - начале 80-х годов XIX века неоднократные попытки овладеть Трансваалем и присоединить его к своим колониям Капу и Наталю. Военные действия, продолжавшиеся четыре года, завершились подписанием в 1881 году мирного договора, по которому Великобритания оставляла за Трансваалем самостоятельность во внутренних делах. Сношения же с иностранными державами, кроме Оранжевой республики, должны были осуществляться через британское министерство по делам колоний. Трансвааль при этом признавал верховную власть британской королевы. В 1884 году был заключен новый договор, в котором во изменение договора 1881 года признавалась полная независимость Трансвааля, хотя и не упоминалось об отмене верховной власти британской королевы.    Тем временем добыча золота в южном Трансваале, где возник горнопромышленный центр Йоханнесбург, все увеличивалась. Расширение хозяйственных связей между различными районами Южной Африки, формирование единого южноафриканского рынка создавали объективные экономические предпосылки для объединения британских колоний и бурских республик в рамках единого государственного образования. Борьба за их политическое объединение завершилась англо-бурской войной 1899-1902 годов - одной из первых схваток за передел уже поделенного мира. В 1909 году британский парламент принял акт о Южной Африке, провозгласивший Южно-Африканский Союз в составе четырех провинций, который вступил в силу 31 мая 1910 г.
   Что касается отношений между бурскими республиками и Россией, то первые документы о русско-южноафриканских контактах датируются 1895 годом. Именно в этот период Россия начинает проявлять интерес к установлению с Трансваалем прямых торговых и консульских отношений через российское консульство в Кейптауне - главном административном центре Капской колонии Великобритании. В телеграмме управляющего МИД России графа В.Н. Ламздорфа, направленной в марте 1895 года российскому консулу в Кейптауне Чифорду Хьюму Найту, говорилось, что российские подданные, эмигрировавшие в ЮАР, которых в это время только в Йоханнесбурге насчитывалось уже свыше 4 тыс. человек, обратились в министерство торговли и промышленности России с просьбой установить прямые торговые отношения с Трансваалем. Консулу предписывалось направить в Петербург подробную информацию об экономическом положении Трансвааля.
   На основании полученной информации, а также учитывая, что поток эмигрантов из России в Южную Африку постоянно увеличивался, МИД России представил обстоятельный доклад императору Николаю II, по указанию которого в 1897 году была начата непосредственная работа по подготовке к открытию российского представительства в столице Трансвааля — Претории. Вопрос прорабатывался тщательно по причине его деликатного характера с точки зрения нежелательности политических осложнений с Великобританией. В частности, было не вполне ясно, следует ли заручиться предварительным согласием британского кабинета на открытие консульства. Дипломатический зондаж, проведенный российскими послами в Германии, Голландии и Португалии, имевшими к этому времени свои представительства в Трансваале, показал, что при установлении отношений с этой страной названные державы придерживались смысла договора 1884 года между Великобританией и Трансваалем, по которому формального одобрения Великобританией каких-либо договорных отношений Трансвааля с другими государствами не требовалось, если это не противоречило интересам Великобритании или ее владений в Южной Африке. "Таким образом, — сообщал в МИД России посол в Лондоне Е.Е. Стааль, — самый текст статьи (ст. IV Конвенции) дает основание считать, что она не относится к назначению консульского представителя, не сопровождаемого заключением конвенции..."
   В письме Ламздорфа российскому послу в Париже князю Л.П. Урусову в феврале 1898 года отмечалось, что "ввиду все возрастающего экономического и финансового благосостояния Трансвааля, его политического значения в южноафриканских делах, а также того, что в настоящее время в Йоханнесбурге проживает около 7000 русских подданных, установление официальных сношений с этим государством представляется весьма желательным". Ламздорф информировал посла о намерении на первых порах назначить в Трансвааль нештатного консула из российских подданных, не связывая этот вопрос с заключением торгового договора или консульской конвенции, чтобы не осложнить отношения с Лондоном. Урусову предписывалось войти в сношения с министром иностранных дел Франции, с тем чтобы выяснить возможность поручить французскому представителю в Трансваале провести переговоры с правительством этой страны о назначении туда российского консула.
   В августе 1898 года Урусов информировал Ламздорфа, что правительство Трансвааля дало через французов согласие на учреждение в Йоханнесбурге российского представительства. Он сообщил также, что в Париж прибыл вновь аккредитованный трансваальский посланник В.И. Лейдс, с которым он вступил в непосредственные переговоры по данному вопросу.
   28 сентября 1898 г. по инициативе президента Трансвааля П. Крюгера между Трансваалем и Россией путем обмена телеграммами были установлены дипломатические отношения. На полученной в МИД России телеграмме государственного секретаря (министра иностранных дел) ЮАР Ф.У. Рейтца от 16 сентября 1898 г. с запросом агремана на назначение доктора Лейдса чрезвычайным и полномочным посланником ЮАР в Петербурге Николай II написал краткую резолюцию: "Ничего не имею против". В ответной телеграмме в Преторию 28 сентября 1898 г. Ламздорф сообщил, что российское правительство дает согласие на назначение Лейдса посланником в Петербург. Лейдс, который являлся главой миссии ЮАР в Брюсселе, Берлине и Париже, а до этого — госсекретарем Трансвааля, стал по совместительству посланником и в Петербурге. Своим постоянным местопребыванием он избрал Брюссель. Поскольку по ряду обстоятельств Лейдс не смог прибыть в это время в Россию для вручения верительных грамот, по взаимной договоренности они были переданы в Петербург с диппочтой и вручены Николаю II министром иностранных дел России графом М.Н. Муравьевым 31 декабря 1898 г.
   Одновременно в декабре 1898 года нештатным консулом России в Йоханнесбурге, возглавившим российское вице-консульство, был назначен А.Ф. Гернст. В августе 1899 года Гернста, уволенного в отставку по болезни, сменил французский консул в этом городе Коломиес. До начала англо-бурской войны оставалось два месяца.
   Российская дипломатическая служба внимательно следила за ходом событий в Южной Африке. Все важнейшие депеши и телеграммы по южноафриканским вопросам, а также проекты указаний МИД российским послам докладывались Николаю II. Придерживаясь в целом политики строгого нейтралитета по отношению к конфликтующим сторонам, Россия в то же время все больше склонялась к тому, чтобы сохранить на юге Африканского континента статус-кво, рассматривая перспективу установления британской юрисдикции над всем этим огромным регионом, а следовательно, и усиление торгово-экономического могущества Великобритании как косвенную угрозу национальным интересам России в других районах мира.
   О настроениях, царивших в это время в МИД России, свидетельствует ряд документов, подготовленных чиновниками министерства для его руководства. Так, в записке, представленной старшему советнику министра князю Б.С. Оболенскому в марте 1899 года, особо подчеркиватэсь, что "интерес, представляемый для нас Трансваалем, имеет не только а?<идемический характер. Трансвааль интересен, во-первых, как одно из немногих независимых африканских государств, доказавших свою жизнеспособность, а во-вторых, как объект притязаний Англии. Императорское правительство, приняв живое участие в судьбе единоверной Абиссинии, показало, что оно именно так понимает свою задачу. Абиссиния на севере Африки — такой же оплот против всепоглощающего империализма Англии, как Трансвааль на юге. Независимость бурских республик мя России, конечно, желательнее африканской федерации под суверенитетом Англии. Если не может быть речи об активной русской политике, то нравственное поддержание Трансвааля, конечно, по силам нашей дипломатии".
   В течение всего периода боевых действий Россия не прекращала настойчивых попыток склонить Германию и Францию выступить с согласованных позиций с целью побудить Великобританию пересмотреть свою политику в отношении южноафриканских республик и принять предложения о посредничестве европейских держав для восстановления мира на юге Африканского континента. По личному распоряжению Николая II министерство иностранных дел постоянно зондировало почву и предпринимало многочисленные демарши для достижения этой цели. Уже осенью 1899 года, вскоре после начала войны, граф Муравьев провел в Берлине переговоры по этому вопросу. Однако предъявленные германским императором Вильгельмом II условия такого посредничества помешали достижению взаимоприемлемого соглашения, что укрепило уверенность Лондона в невозможности создания в Европе единого дипломатического фронта против Великобритании. Это, в свою очередь, позволило британскому правительству, не опасаясь возможных негативных последствий, сделать официальное заявление о том, что оно ни в коем случае не примет дружеских услуг других стран в деле, которое оно считает входящим в область его внутренней политики.
   Несмотря на это, Россия настойчиво продолжала политическую линию, направленную на создание своего рода альянса в южноафриканских делах с Германией и Францией. Выполняя указания Муравьева и Ламздорфа, российские послы в Берлине и Париже пытались убедить правительства этих стран в необходимости совместных дипломатических демаршей перед Великобританией. Однако как в Берлине, так и в Париже российская инициатива была встречена прохладно. В депеше, датированной 1 марта 1900 г., князь Урусов, информируя'о беседах с министром иностранных дел Франции Т. Делькассе, в частности, сообщил, что последний не видит повода к новой попытке создания альянса между Германией, Францией и Россией, поскольку осенью 1899 года российский министр иностранных дел "не нашел в Берлине почвы к обмену мыслей относительно Южно-Африканской войны". "Я заметил министру, — писал посол, — что... в ноябре месяце имелось в виду главным образом выяснить, как относится Германия к разрешению сообща некоторых вопросов, представляющих общеевропейский интерес. Между тем теперь речь идет прежде всего о прекращении возмутительного кровопролития в Южной Африке. Такое вмешательство, помимо гуманитарного результата, удовлетворит общественное мнение во всех странах и послужит также к предотвращению опасности, угрожающей со стороны Англии всем державам, в особенности обладающим колониями в Африке. Желаемый ход действия остается тот же, то есть чтобы не одна держава выступила перед Англиею, а внушительная группа".
   Урусов считал идеальным вариант, если бы с инициативой выступили Германия и Франция, имеющие колонии в Африке, а Россия примкнула бы к ним. Поскольку идея прямого посредничества между воюющими сторонами продолжала под различными предлогами отклоняться Берлином и Парижем, министерство иностранных дел России внесло на рассмотрение императора предложение договориться с Германией и Францией, а возможно, и с другими странами об об ращении к Великобритании с коллективным воззванием, призывающим к мирному решению конфликта, к "облегчению участи Южно-Африканских республик".
   В записке, направленной Ламздорфом Николаю II в июне 1901 года, излагались условия, при которых подобный демарш мог бы иметь место. Одним из главных таких условий было непременное участие Германии в этой акции, чего, по мнению министра, можно бьшо бы достичь лишь при непосредственном обращении Николая II к императору Вильгельму. "Если бы... германский император, — отмечалось в записке, — изъявил готовность участвовать в дружественных представлениях в защиту несчастных буров, то нет сомнения, что за Германиею тотчас последовали бы ея союзницы Италия и Австрия, точно так же как к человеколюбивому почину России, по всем вероятиям, присоединилась бы Франция, а может быть, даже и Америка, ранее всех прочих держав высказавшаяся за вмешательство в дело трансваальцев.
   Таким образом, вся континентальная Европа, а быть может, и С.А.С. Штаты высказались бы во имя чувства человеколюбия за необходимость положить конец возмущающему общественную совесть кровопролитию в неравной борьбе могущественной великой державы с двумя маленькими разоренными республиками..."    В записке предлагалось провести предварительный зондаж в Берлине с целью выяснить, какова степень вероятности принятия Вильгельмом нового предложения России.
   К документу был приложен проект секретной телеграммы послу в Берлине графу Н.Д. Остен-Сакену с соответствующими указаниями, который и был утвержден Николаем II.
   На основании информации, полученной в доверительных беседах с рейхсканцлером Б.Г. Бюловым, Остен-Сакен сообщил в Петербург, что принципиально Вильгельм не возражал бы против подобной инициативы, однако считает, что успех в этом деле возможен, лишь если европейские державы в случае отказа Великобритании согласиться с их доводами предъявили бы ей ультиматум с требованием прекратить кровопролитие под угрозой применения к ней решительных санкций. Иначе, по мнению германского императора, Великобритания равнодушно восприняла бы заступничество держав.
   Такой поворот событий явно не устраивал Россию, которая перед лицом усиления напряженности на Дальнем Востоке и возможного военного столкновения с Японией стремилась избежать осложнения и без того непростых отношений с Великобританией, не без оснований опасаясь, что в случае вооруженного конфликта на Дальнем Востоке последняя займет враждебную по отношению к России позицию.
   Поэтому российская дипломатия проявляла большую осторожность и осмотрительность в отношениях с Великобританией, с тем чтобы не дать повода обвинить Россию в недружественных намерениях. Министерство иностранных дел России постоянно напоминало послам, что при исполнении указаний, касающихся южноафриканской проблемы, необходимо "соблюдать крайнюю осторожность и по возможности сохранять все дело в тайне".
   Этой озабоченностью объясняется и некоторая двойственность политики российского правительства, отказавшегося, в частности, в августе 1900 года принять депутацию буров, которая хотя и прибыла в Петербург, но не была принята не только императором, но и никем из высших чинов министерства иностранных дел. В докладной записке по этому поводу на имя Николая II Ламздорф, сообщая о своей беседе с посланником Лейдсом, подробно обосновал необходимость для России строго придерживаться упомянутой дипломатической тактики.
   "Я указал прежде всего на крайние осложнения в политических делах, которые несомненно будут служить препятствием к возбуждению Россией вопроса о посредничестве в пользу буров, — писал Ламздорф. — Развивая эту мысль, я объяснил Лейдсу, что тревожные события на Дальнем Востоке побудили все европейские державы заботиться, насколько это возможно, о поддержании полного согласия в своих действиях и что посему всякий поступок России, который без практического результата способен вызвать одно лишь неудовольствие Англии, — несомненно отразился бы неблагоприятно на общем политическом положении...
   Сочувствие России к народностям африканских республик не может подлежать никакому сомнению; и русское правительство, конечно, будет готово, в пределах возможности, оказать содействие к мирному разрешению возникших на юге Африки событий; но для сего необходимо выждать более благоприятной политической минуты...
   В заключение я заметил Лейдсу, что, если бы Вашему Императорскому Величеству благоугодно было высочайше повелеть мне принять депутацию от Южно-Африканских республик, то едва ли я мог дать ее членам какие-либо иные разъяснения, кроме тех, которые я ему только что высказал". На докладной - помета Николая II: "Вполне одобряю все Вами сказанное..." По этой же причине не был принят в Петербурге в конце 1900 года и президент Крюгер, совершавший поездку по ряду стран Европы и Америки с целью заручиться их поддержкой в борьбе против Великобритании.
   В телеграмме Ламздорфа Урусову от 21 декабря 1900 г. причины, по которым визит Крюгера в Россию был сочтен "нежелательным", объяснялись следующим образом: "По имеющимся сведениям, прибытие президента Крюгера в Европу не чуждо было намерения путем агитаций в общественной среде различных государств склонить европейские правительства к более или менее активному вмешательству в распрю между африканскими республиками и Англией. Подобная агитация, очевидно, не может иметь никакого практического значения и совершенно недопустима в России...       Президенту Южно-Африканской республики должны быть хорошо известны человеколюбивые намерения нашего августейшего монарха, постоянное и непоколебимое стремление государя императора повсюду содействовать умиротворению, живейшее сочувствие бедствиям, постигшим Трансвааль и Оранжевую республику, а, следовательно, и готовность путем ли третейского разбирательства либо иным способом облегчить тяжкие последствия войны.
    ...Прибытие президента Крюгера в Россию нисколько тому не способствовало бы, а, напротив, скорее осложнило бы как общее политическое положение, так и международные сношения, направленные к вышенамеченной цели.
    Ввиду изложенного Вы могли бы при удобном случае, пользуясь Вашими хорошими отношениями с Лейдсом, когда он будет в Париже, вполне дружески и доверительно внушить ему мысль — отговорить президента Крюгера от путешествия в Россию, если он действительно предполагает просить о разрешении прибыть в С.-Петербург".
   Что касается русского общественного мнения, то оно целиком было на стороне отстаивающих свою независимость буров. Моральная поддержка, оказываемая Трансваалю, особенно проявилась в деятельности различных благотворительных обществ. Российского Красного Креста. Подписывались многочисленные воззвания и петиции в защиту буров, устраивались благотворительные вечера и концерты, сборы от которых поступали в различные фонды помощи бурским раненым, военнопленным и гражданскому населению, пострадавшему в результате боевых действий. В адрес министерств иностранных и внутренних дел, а также непосредственно императору адресовались послания и прошения с просьбой способствовать быстрейшему прекращению англо-бурской войны. Российские подданные — добровольцы — участвовали в боях на стороне буров. В армии буров находился санитарный отряд Российского Красного Креста. Для "изучения технических сил и средств, применяемых воюющими сторонами при укреплении, обороне и атаке позиций", военное министерство командировало в войска буров двух военных инженеров-саперов—капитана Щеглова и капитана Зигерн-Корна, которые фактически выполняли роль военных советников В качестве военного атташе для "наблюдения за ходом военных действий" опять же в армию буров, был на правлен офицер российского Генерального штаба под полковник Гурко. Попав в плен к англичанам, он в результате энергичных дипломатических усилий был освобожден и перед отъездом в Россию прибыл в Преторию, где ему был оказан исключительно теплый и торжественный прием: на вокзале его встречал государственный секретарь Рейтц, а затем он был принят президентом Крюгером, давшим исключительно вьсокую оценку внешнеполитическому курсу России.
   После того, как англо-бурская война завершилась поражением бурских республик и утратой ими независимости, дипломатические отношения между Россией и Трансваалем были прерваны. Какого-либо обмена нотами или устных заявлений на этот счет совершено не было, однако фамилия трансваальского посланника была исключена из списка дипломатического корпуса в Петербурге.
   Тем не менее политическая эволюция в Южной Африке еще длительное время приковывала внимание российской дипломатической службы. В Петербурге питали надежды на дестабилизацию положения в новом британском доминионе, серьезно взвешивая ее последствия для возможного и желательного для России ослабления позиций Великобритании на международной арене.
   Подобные настроения подогревались различного рода слухами о якобы готовящемся вооруженном восстании коренного африканского населения против британского господства и еще более усилились в ходе русско-японской войны. В докладной записке, представленной руководству МИД в мае 1904 года, утверждалось, что в Южной Африке все готово к восстанию, край далеко не умиротворен и буры, вынужденные уступить подавляющему военному превосходству Великобритании, с нетерпением ожидают момента, когда им можно будет с надеждой на успех взяться за оружие для борьбы против англичан. В записке следовал вывод, что "возможность новой, столь же упорной войны в Южной Африке является в мировой политике фактором первостепенной важности, могущим на долгое время исключить Англию из числа держав, вмешательства коих в нынешнюю войну, т.е. русско-японскую, мы могли бы опасаться, и этим почти вполне развязать нам руки для энергичных действий на Дальнем Востоке".
   О том, насколько серьезны были такие расчеты, свидетельствует, в Частности, и следующий малоизвестный исторический эпизод.
   В феврале 1905 года к российскому посланнику в Лиссабоне А.И. Кояндеру явился бывший бурский генерал Жубер-Пинар, предложивший свои услуги по организации на юге Африки восстания коренного африканского населения, которое, по его словам, поглотило бы исключительно внимание Великобритании в течение двух или трех лет. Жубер просил дать ему возможность приехать в Петербург, чтобы изложить свой план.    Предложение заинтересовало лично Николая II, который написал на телеграмме Кояндера резолюцию: "Как вы находите это предложение?"
   Соображения, представленные министром иностранных дел императору, получили высочайшее одобрение, и в инструкции Ламздорфа Кояндеру говорилось, что предложения Жубера заслуживают внимания. Посланнику предписывалось, отклонив идею приезда генерала в Петербург, постараться выяснить его планы и по возможности ознакомиться со всеми его проектами и теми средствами, какими он располагает и какие намерен использовать для достижения предложенной им цели.
    Поручение было оперативно выполнено Кояндером, и в депеше на имя Ламздорфа он подробно изложил планы Жубера. представленные генералом в письменном виде.
   В дальнейшем переговоры с Жубером по соображениям секретности были перенесены в Париж, куда со специальным курьером были направлены все материалы по этому вопросу. В соответствующей инструкции послу России во Франции А.И. Нелидову подчеркивалось, что предложения Жубера "в принципе могут быть приняты".    Из бесед Нелидова с Жубером выяснилось, что в случае благоприятного исхода задуманного и начала восстания Россия через фиктивную горнодобывающую фирму должна была бы снабжать восставших оружием и снаряжением, оказывать им другую материальную помощь. Для приобретения же первой партии оружия и покупки парохода для его доставки в Африку Жубер просил предоставить ему 60— 80 тыс. фунтов стерлингов.
   Понимая всю степень политического риска в случае участия России в этой авантюре, министерство подготовило проект телеграммы Нелидову следующего содержания: "Благоволите заявить Жуберу, и притом в форме, устраняющей всякую нашу ответственность впоследствии, что он может рассчитывать на нашу материальную поддержку лишь по осуществлении задуманного им предприятия". Однако проект телеграммы не был утвержден Николаем II. На ее полях он написал: "Лучше в таком случае ответить прямо отказом". В этом духе и было направлено указание Нелидову, положившее конец всяким контактам с Жубером.
   Таким образом, как бы ни был велик соблазн доставить англичанам лишние хлопоты в Африке с целью отвлечь их внимание от азиатских проблем, возобладала более реалистичная точка зрения, которую отстаивал в своих депешах Нелидов, осознание в конечном счете того, что вряд ли осложнение обстановки в южноафриканских колониях Великобритании принесет ощутимую пользу России.
   Что касается российских консульств в Южной Африке, то по договоренности с англичанами они продолжали функционировать в Кейптауне и Йоханнесбурге вплоть до октября 1917 года.